— Нет, сеньор.

— А не знаете ли вы, читал он авторов, осуждаемых нашим государством и религией, например Ленина, Карла Маркса?

— Карла Маркса не знаю. А о Карле Великом читал, я сам видел у него в руках эту книгу.

Сеньоры судьи громко расхохотались, не столько от того, что им было весело, сколько желая продемонстрировать свой незаурядный интеллект. Довольный представитель министерства внутренних дел кивнул головой.

— Я удовлетворен.

Доктор Ригоберто отметил про себя явную дегенеративность Бруно. Адвокат с презрением рассматривал его наглое лицо и маленький череп — мелкий, ничтожный подлец, без стыда и совести. Единственной ярко выраженной чертой этого негодяя была скотская похоть. Настоящий петух, только гребня не хватает! И в конце концов он не сказал о Мануэле Ловадеуше ничего, помимо того, что уже было изложено в обвинении, предъявленном ему министерством внутренних дел. Кивком головы его подозвали; другим кивком, полным презрения, отослали обратно; так избавляются от противного насекомого, которое садится на ваш костюм.

На третий день судебного заседания выяснялась история с гнилой треской, послужившая причиной забастовки и беспорядков. Треска поставлялась в столовую самими хозяевами фабрики. А рабочие были обязаны столоваться на фабрике, поскольку стоимость обедов входила в их жалованье. Разумеется, хозяева отвечали за качество продуктов. Однако признать, что продукты были недоброкачественными, означало действовать на руку бунтовщикам. Первый свидетель обвинения показал, что треска была не лучше и не хуже той, что продается на рынке, а с приправой так и вовсе: добрая ложка масла да зубок чеснока, пальчики оближешь. Вторая свидетельница — девица с размалеванным лицом и крашеными волосами — сказала, что ту же треску она ела дома и была бы не прочь попробовать еще.

— Откуда вы знаете, что это была та же треска? — спросил председатель, оценивший сообразительность девицы.

Свидетельница улыбнулась, опустила голову, и стало заметно, что ей неловко.

— Не бойтесь, говорите, — настаивал представитель министерства внутренних дел.

— Повар в тот день принес мне кусочек.

Это было не совсем убедительно, однако представитель министерства внутренних дел стал потирать руки, что было верным признаком его радости. Несколько свидетелей заявили, что если треска и была гнилой, то это означает, что какой-то торговец злоупотребил доверием хозяев фабрики. Ведь хозяева не едят в рабочей столовой, откуда же им знать, что треска была тухлой.

— Вам известно, где она была куплена? — спросил защитник.

— Нет.

— А цену вы знаете?

— Тоже нет, сеньор.

— Как вы видите, сеньоры судьи, где был куплен товар и в каких условиях он был доставлен на фабрику, нам не известно. Следовательно, заявления относительно качества рыбы и чистоты, в которой она приготовлялась, голословны.

Свидетели защиты показали, что им известно, что хозяева покупают за бесценок треску, которая предназначена на удобрение и которую торговцы незаконно сбывают населению. Очевидно, хозяева знали, что до сих пор случаев отравления не было, так почему же они должны были произойти на фабрике? Для сеньоров хозяев фабрики смягчающим вину обстоятельством могла послужить лишь их твердая вера в крепкий желудок бедняков, который переварит всякую гниль, из рабочих сделали подопытных свинок.

— Этого не может быть! — воскликнул представитель министерства внутренних дел. — Всем известна неоспоримая добропорядочность этих глубоко милосердных людей! Они отмечены папой римским высшей наградой, они первые занесены в списки граждан, имеющих заслуги перед новой системой. Они то броневик фаланге пожертвуют, то дадут несколько сот конто на рождественские подарки беднякам, их карман всегда открыт для организации чествований великих мужей режима, благотворительных мероприятий, церковных торжеств, то есть для дел, которые требуют больших средств.

Свидетели из малодушия согласились и даже отказались от своих показаний. Хозяева фабрики, накормившие рабочих гнилой треской, от которой умерло несколько человек, были оправданы. Впрочем, как сказал один мастер, может, они умерли совсем не потому, что отравились. Но следовало осудить рабочих, зараженных пагубным влиянием анархизма и коммунизма. Да как же иначе, ведь сила должна карать и ни в коем случае не бить мимо, тем более что девиз суда: наказуй. И свидетели обвинения — с одной стороны, а представитель министерства внутренних дел — с другой, казуистически изобретали для бедных ткачей преступления, уточняя подробности и доказывая недоказуемое. Получилось совсем неплохо.

На четвертый день вновь занялись подсудимыми с Серра-Мильафриша. Старого Ловадеуша выпустили, он пообещал не раскрывать рта, даже если прозвучат оскорбления, способные очернить все достойное на земле.

Судьи, адвокаты, подсудимые из Риба до Писко и все прочие были очень удивлены, увидев, что защищать деревенскую голытьбу на кафедру поднялся сеньор инженер Сесар Фонталва. Он был одет элегантно, но не крикливо, обладал изысканными манерами, в которых сказывалось хорошее воспитание. Ему не хватало только монокля, чтобы окончательно сразить судейских чиновников, тоже любивших пофрантить, если судить по костюмам, в которых сеньор Соберано являлся в церковь к воскресной мессе и в кондитерскую «Атика», где встречался со своими друзьями.

Фонталва говорил искренне, и это вызвало новое волнение среди судей. Свое выступление он начал с того, что заявил, что будет говорить не только как главный инженер Лесной службы во второй зоне района лесопосадок, но и как человек, которому пришлось общаться с горцами. Фонталва надеялся, что его показания помогут судьям найти правильное решение, а в их добрых намерениях он нимало не сомневался. Вопреки распространенному мнению горцы Серра-Мильафриша и обстановка, в которой они живут, не показались ему дикими и еще меньше — отсталыми. Если уклад их жизни и был довольно примитивным, то лишь потому, что они бедны и почти не получают помощи от правительства. Район нуждается в дорогах, питьевой воде, телеграфной и телефонной связи, медицинских пунктах, короче говоря, в тех простых вещах, которые есть всюду. Еще рано думать о театре, кино, библиотеках. Школа дает горцам самые элементарные знания, а священники спасают их души молитвами, воскресными мессами, вечернями, как это было в первом веке после рождества Христова. О теле горца, пока правили четыре славные династии, вообще никто не заботился. Стоит ли удивляться, если учесть все это, отдельным проявлениям их жадности и завистливости? Стоит ли удивляться, что они решительно стали на защиту того, что всегда считали своим? Их нищета взывает к небесам. Как может в наше время столь низкий жизненный уровень существовать рядом с роскошью, даже относительной роскошью Португалии?

Отсталость горцев в Мильафрише объясняется их нищетой, в заключение подчеркнул инженер. Если бы не условия, в которые они поставлены, они были бы самыми зажиточными крестьянами нашей страны. Что же касается их дикости, то